Обращаться к воспоминаниям детства – классическая, проверенная временем практика во многих направлениях психотерапии. Когда психотерапевт расспрашивает клиента о детстве, то, как правило, внимание бывает сосредоточено, прежде всего, на семье и школе. И это понятно: отношения с близкими в семье оказывают определяющее влияние на формирование личности. Школа также оказывает влияние на ребенка, а кроме того, о школе человек обычно может больше рассказать. А вот тому,  что происходило с ребенком в яслях и детском саду, нередко уделяется гораздо меньше внимания.

Однако, для многих детей детский сад – очень значимая часть жизни, которая проходит вне дома. Нередко это первый отрыв от родителей и всего уклада дома, который казался единственным способом бытия, первый опыт выстраивания тесных взаимоотношений со сверстниками и чужими взрослыми. Это всегда серьезное столкновение ребенка с требованиями организованной жизни.

Детский сад влияет на формирование многих установок – чем гордиться, чего стыдиться, за что чувствовать вину, на отношение к авторитетным фигурам и коллективу, умение следовать правилам и не терять себя. В детском саду ребенок получает опыт другого – отличного от семьи – отношения к нему и к миру.

Кроме того, разговор о детском саде – это дополнительный способ получить доступ к пониманию отношений ребенка с родителями в раннем детстве. Не всегда удается легко понять это из прямых воспоминаний о семье. Взаимоотношения ребенка в саду – в определенной степени «зеркало», которое отражает то, что происходит с ребенком дома.

Одна из причин того, что психотерапевты недооценивают влияние детсадовской жизни ребенка, состоит в  том, что большинство клиентов очень мало рассказывают об этом. Чаще всего они припоминают лишь несколько разрозненных моментов.

Если у человека мало воспоминаний о детстве и, в том числе, о детском саде, это не всегда означает, что там было что-то очень травматичное, что затем пришлось «забывать». Возможно, с ребенком просто мало разговаривали, особенно о нем самом. Поэтому у него не появились слова для описания происходившего, для понимания и запоминания. Очень трудно помнить неназванное. И детство остается в виде смутных образов и ощущений.

Другой тип воспоминаний – на самом деле не впечатления самого человека, а то, что рассказывали в семье: «Когда ты был маленький …». Да и собственные воспоминания часто носят отпечаток того, как это виделось взрослыми. Я сама когда-то убеждала своего терапевта, что была в детском саду ужасным, отвратительным ребенком: медленно ела, плохо говорила и много плакала. Я видела себя глазами тех усталых и не очень добрых женщин – моих воспитательниц.

В детском саду я впервые столкнулась с отношением к моей семье других людей. Некоторые воспитательницы не очень хорошо относились к моей маме (и не считали нужным скрывать это от меня) за то, что она поздно забирала меня из сада потому, что много работала, и была в разводе с моим папой. Для ребенка это сложный момент, когда он начинает смотреть на свою семью отчасти со стороны, сравнивать своих родителей (а также свою одежду, игрушки и т.д.) с другими. Он может испытывать гордость за родителей и за себя, как часть семьи. Или чувствует болезненный стыд и получает убеждение, что с ним самим что-то не так.

Ребенок не знает, какое состояние нормально, а какое – нет. Я помню, как меня подолгу держали в туалете босиком на холодном кафельном полу, потому что я доставляла много хлопот нянечке и воспитательницам. И я даже понимаю облегчение этих женщин, когда я, наконец, заболевала. Но мне тогда не приходило в голову, что в этом есть что-то неправильное, и я принимала такое отношение к себе за норму.

Отношения с родителями позже хоть как-то переосмысляются человеком, в том числе потому что эти отношения продолжаются в более сознательном возрасте. Детсадовские же переживания, как правило, «уходят на дно», в подсознание и так и остаются для человека «правдой».

Но как же получить доступ к этим давним впечатлениям? Почти так же, как это делают хорошие мамы (или другие близкие), когда забирают малыша из детского сада. Такой ребенок уже может неплохо говорить, а иногда даже болтает, не закрывая рта. Но он еще не очень знает, о чем говорить, как описать свою жизнь. Хорошая мама бывает в курсе меню, занятий, мероприятий в садике, знакома с другими мамами и знает кое-что про других детей. Она не только слушает щебет ребенка (слушать щебет – обязательно!), но и сама спрашивает: «У вас сегодня было рисование? Что вы рисовали? Тебе нравится рисовать красками?», «Музыку ведет Мария Ивановна. Она какая? На кого похожа, что она делает, что ты делаешь на музыке?», «С кем ты играл? Ты вчера рассказывал про Витю и Свету – а как они сегодня?» и т.д.

 Точно также, если клиент мало что рассказывает про свое детсадовское детство, то помогают вопросы: «Сколько детей было в группе? Какие были воспитательницы, на кого похожи, что они делали? Кто был самый шумный в группе? А вы были тихий? Кто дрался? Что было на прогулке? Какие были ваши любимые игрушки?» «Какую еду вам давали в саду, хорошо ли вы ели?» (кормление в детском саду – вообще богатейшая тема). «Что вы делали в тихий час?» (О, этот тихий час в детском саду! Время, когда дети предоставлены своим эмоциям (мечтам, радостным ожиданиям, страху, злости, грусти по маме), но одновременно находятся под сильнейшим прессингом – обязанностью заставить свой организм делать то, что хотят от него взрослые. Час тайных разборок между детьми и установления иерархии. Время первых сексуальных переживаний и оценки их сообществом («Давай сдернем со Светки трусы! Боишься?»)).

Если клиенту вообще трудно вспоминать, то можно расспросить про детали, в том числе задавать вопросы о запахах, осязательных ощущениях (холодный ветер, шершавая стена и пр.) – обо всем, что помогает погрузиться в ситуацию. Находить неосознаваемые, но сохранившиеся сенсорные «якоря» ранних или травматических ситуаций, которые клиент, как правило, не может описать словами. В том-то и была главная травматичность этого опыта, что никто не помог ребенку осознать происходящее и выразить это словами. Эмоции не были отделены от сенсорных впечатлений, и сейчас через вспоминание ощущений можно нащупать тропинку к тем эмоциям, чтобы их, наконец, «распутать», назвать и найти им нужное место во внутреннем мире.

И тогда человек обнаруживает, что помнит многое: обстоятельства, слова, интонации и, самое главное, свои эмоции. Те эмоции, которые затем подверглись цензуре, были вытеснены и рационализированы, но легли в основу отношения к миру и к себе.

Несколько раз в своей практике я задавала клиенту вопрос: «Ты знаешь, какая на вкус бумага?». Такой вопрос может вызвать каскад эмоциональных воспоминаний. Люди с удивлением понимают, что знают этот вкус, потому что практически все дети в раннем возрасте засовывают в рот какую-нибудь бумагу, и память этого вкуса сохраняется на всю жизнь.

Важно разрешить себе вспоминать не точно, фантазировать. Часто клиент не решается говорить, потому что не уверен, что он помнит события правильно. На самом деле, ценны не столько факты, сколько то, какой след они оставили в психике. А это как раз отражается в фантазиях.

Поскольку воспоминания о дошкольном детстве относятся к тому периоду, когда ребенок уже умеет разговаривать, но еще не умеет хорошенько говорить о своих переживаниях, в терапии полезно  использовать невербальные и образные методы: арт-техники, разговоры с воображаемыми значимыми фигурами, создание контрпредписаний, нахождение ресурсной фигуры и т.д.

Когда клиент рассказывает о дошкольном периоде своей жизни, психотерапевт слушает, отзеркаливает чувства, помогает сформулировать, проговорить – точно так, как родители помогают маленькому ребенку. Уже само проговаривание целительно, хотя внутренние изменения происходят медленно и, как правило, не видны сразу.

Работа воспоминания в чем-то сходна с работой горя. Вернуться, чтобы попрощаться. Согласиться с тем, что эти огорчения, обиды, несправедливости, все это, правда, было. Найти благодарность за то хорошее, что было тогда.

Возвращаясь к воспоминаниям детского сада, мы помогаем клиенту отделять его представления о себе от представлений о нем других людей. Возвращаем ему чувство самоуважения, помогаем клиенту  понять, что он был достойным ребенком, а проблемы были у взрослых, уменьшаем токсичное чувство вины и стыда. Поддерживаем его ресурсные установки и возвращаем доверие к себе и к миру.